Наталия Сухинина: «Воспитание»

Разделы: Воспитание, О главном

Невесёлый предстоит разговор. И не знаю, начала бы я его, если бы не этот остывший чай на столе и нетронутая конфетка рядом. Моя гостья ушла, не отпив глотка из своей чашки, а главное, не получив от меня никаких долгожданных рецептов. Мы давно уже не работали вместе, но не потерялись, позванивали, дежурно делились новостями. И тут вдруг: «Приду. Надо, очень надо посоветоваться. Сын не хочет работать, а у меня нет денег его кормить, спит до обеда, встанет, по холодильнику пошарит, поест и – гулять. До ночи. И так каждый день. Украл у меня кольцо, продал. Дружки все такие же, как и он, не учатся, не работают. Стану говорить – «дура!», да ещё похлеще... Шубу купила, у соседки храню, боюсь, и её продаст. Я ради этой шубы на двух работах горбилась. Что делать, подскажи?»

Всегда боюсь давать советы. Дело это неблагодар­ное, а главное, бесполезное. Откуда я знаю, что делать? А если и есть какие-то рецепты, то где гарантия, что они не ошибочны? Растила она сына одна, может, разбаловала от жалости, может, по мягкости характера позволила вить из себя верёвки? Я бы на её месте... как легко представлять себя на чужом месте. Чужую беду руками разведу... Самый легкий, самый необременительный труд.

– Надо что-то делать! Он вынесет из дома всё, что нажила, он угрожает мне, один раз махал ножом пе­ред моим лицом. Страшный, злой, пьяный...

– Таня, он крещёный у тебя?

– Только, пожалуйста, не говори мне – молись! Я, конечно, понимаю, у вас, у верующих, от всех болез­ней одно лекарство. Да, заходила в церковь, свечки поставила, помолилась. И – никакого толку. Что делать?!

– Молись...

Ушла. Нет, не обиделась, просто разочаровалась. А я долго ещё сидела и вспоминала наш разговор. Да и вообще — вспоминала...

С мужем Татьяна рассталась рано, когда Андрей ещё в школу не ходил. Была она тоненькой, златокудрой, эффектной. Проблем с поклонниками не возника­ло, и текла себе жизнь в удовольствии молодости, в ко­торой обязательно будет завтра – благополучное, устроенное, надёжное. А завтра всё никак не наступа­ло. Поклонники появлялись и исчезали, а сын подрас­тал и всё больше и больше доставлял хлопот. Не хотел учиться, за неделю до выпускного вечера её вызвали в школу и пригрозили, что аттестат Андрею не дадут: четыре двойки, пусть пересдаёт осенью. А она уже купила себе путёвку в морской круиз и договорилась с мамой, которая жила в Калужской области, что Анд­рей побудет пока у неё.

Планы рушились, а так не хотелось... И она уладила проблему старым, испытанным способом – коньяк, конфеты, французские духи... Все мы люди, учителя тоже. Она рассказывала нам потом, что очень потратилась, но это лучше, чем все лето тор­чать в Москве, нанимать Андрею репетиторов.

Он, конечно же, никуда не поступил. Таня устрои­ла его в нашу редакцию курьером. Один раз я видела, как она хлестала его по щекам, застав на лестнице с сигаретой. Через неделю он уже свободно покури­вал в её присутствии. Личная жизнь не налаживалась. Татьяна следила за собой, посещала косметические кабинеты, ходила в бассейн, справляла наряды. А Андрей требовал своё. Она устроила его в кафе груз­чиком, хоть сыт будет, но он и там не прижился – тя­жело. Сколько помню, Татьяна всегда говорила про сына с раздражением, он мешал, создавал проблемы, омрачал жизнь. Личную судьбу так и не устроила, а сына упустила. Без внимания, контроля и строгости он быстро начал набирать традиционные обороты вниз: стал выпивать, два раза попал в милицию.

Всё это я знала из её рассказов по телефону и толь­ко сегодня, после встречи с ней, поняла, как это серь­ёзно: Андрей пропадал. Пропадала и Таня.

«Только не говори мне — молись. Пробовала, не по­могает...» «Упражнения с поклонами» перед самой большой храмовой иконой пользы не принесли, а на большой молитвенный подвиг не было ни времени, ни желания, ни веры. И привычки тоже не было, откуда ей взяться, привычке в нашей биографии, а значит, и в нашем характере? Не привыкли. Не знали никогда, и слыхом не слыхивали, что есть даже икона такая, которая так и называется – «Воспитание». И акафист этой иконе, в котором что ни строка, то наше заветное и желанное: «Воспитай чад моих имеющими разум на доброе и не имеющими на грех», «Воспитай чад моих противу козней диавольских», «Воспитай чад моих любящими добро и всякую добродетель». Икона эта очень редкая. На ней изображены Богоматерь и Пред­вечный Младенец, сидящий на Её левой руке. Правую руку Он простёр вверх к лику Пречистой Девы. Взор Богородицы кроток и задумчив, в нём печаль материн­ского сердца и готовность понести ради Сына любые испытания.

Один из списков этой иконы находился в московском Казанском соборе, что на Красной пло­щади. Казанский собор был построен на средства пер­вого царя династии Романовых – Михаила Федорови­ча и освящён в 1636 году. Много раз перестраивался. В 1930 году его отреставрировали на средства самих прихожан, а через 6 лет снесли.

Куда делась ико­на «Воспитание», неизвестно. Теперь храм стоит иг­рушечкой в самом начале Красной площади, напротив Исторического музея. Помню, в большой стеклянный ящик, стоящий на улице рядом с ГУМом, опускали мы пожертвования на Казанский собор. И, как тогда в 1930 году, на средства народные возродился Казанс­кий собор вновь. Всего несколько лет назад обрёл он своё второе рождение, а уже не представить себе без него Красную площадь. Жаль вот только, иконы «Вос­питание» в нём нет. А с другой стороны, в нашей жиз­ни это ничего не меняет. Ведь молиться можно и перед простой иконкой на картоне, сила молитвы не зависит от дорогих позлащенных риз на иконе, сила молитвы зависит от расположения нашего сердца.

Икона Божией Матери "Воспитание"
(Храм Зачатия Иоанна Предтечи, г. Киев)

Вот здесь-то и проблемы: сил на молитву не остаётся сов­сем. Нет их и у моей давней приятельницы Татьяны. А ведь история её имеет своё невесёлое продолже­ние. Сын пристрастился к наркотикам. Она, конечно, догадывалась, но всё не хотела верить. В самую жару он ходил в свитере с длинными рукавами. Она один раз, когда он спал, тихонечко подошла и увидела сплошь исколотые руки. Наутро стала говорить и, как следовало ожидать, вызвала очередной приступ злобы: «Моё дело, не лезь». И перестал прятаться. Демонстративно кипятил шприцы на кухне, когда она рядом суетилась с завтраком. Она поняла, что уже ничего не может сама изменить. Плакала, но всё больше о себе. О том, что нет покоя, уверенности в завтрашнем дне, денег. Прятала в укромном месте золотое колечко, кошелёк клала под подушку, когда ложилась спать. Опять пошла в церковь, попробова­ла молиться, но больше плакала, вглядываясь в лик Божией Матери. Священник, которого она букваль­но поймала за подрясник, и стала рассказывать, что пропадает сын и её силы на пределе, сказал ей скоро­говоркой, на бегу:

– Тебе без Божией помощи никак не обойтись. Что твои силы – мыльный пузырь. Дуемся, важничаем, а всё без пользы. Ты давай-ка вставай на подвиг мате­ринский, много времени упустила.

Опять – молись... Как не хотелось ей слышать вновь эту банальную рекомендацию. Опять к сердцу подкатило раздражение и ощущение бессмысленности её материнской молитвы. Слишком далеко зашло дело, какая уж тут молитва... А история развивалась.

Она только вышла из ван­ной, в дверь позвонили. Настойчиво, требовательно, так гости не звонят. Три человека в милицейской фор­ме быстро вошли в квартиру: «Ваш сын арестован!» Саша спал. Разбудили, одеться толком не дали, увез­ли. Она бесцельно ходила по пустой квартире и вдруг почувствовала неодолимое желание помолиться. Ма­ленькая иконочка «Воспитание»... Не помнит толком, как она оказалась в её доме, подарил кто-то. Стала молиться с горячими слезами. Оказывается, на одной дружеской пирушке сын и два его приятеля избили женщину, сняли с неё золотую цепочку, отобрали деньги. Женщина была им под стать, не работала, блудила, но, протрезвев, заявила в милицию – коллектив­ный разбой. Стала шантажировать Татьяну, вымогать деньги, выставлять свои условия: «Заплатишь, заберу заявление из милиции». Денег у Татьяны не было, круг замкнулся.

Мы встретились по её просьбе в сквере у метро. Я приготовилась увидеть сломленную горем женщину с поджатыми губами, колючим взглядом, именно такой я видела её в последний раз. А она была спокойна. Говорила уверенно:

– Я должна ему помочь. Знаешь, вчера после молитвы как прозрение наступило. Поняла, что никогда не жалела его по-настоящему, только о себе думала, а Сашка всегда был помехой. А ведь у него никого кроме меня нет. Да и у меня тоже. Вчера отнесла передачу, говорю: «Крестик передайте ему». Не берут: нельзя с крестом, на кресте ведь повеситься можно. Что я мо­гу конкретно для него сделать? Найти хорошего адво­ката. Знаю, это стоит денег, но я шубу продам, возьму ссуду на работе, мне обещали. Вчера на исповеди была, покаялась, мать-то я была никудышная, вот и получила. Теперь не буду гневаться на твоё «молись», уже и сама знаю: своими силами Сашку не спасу.

Я не верила своим ушам. «Ужель та самая Татья­на?» Не стала расспрашивать, каким чудесным обра­зом пришла она к жертвенной материнской любви. Не моё дело. Возможно, это чувство было в ней ми­молётным, быстро угасло, уступив место суетному раздражению и жажде покоя. Но всё-таки — посети­ло. И она, уже однажды пережив, почувствовав в се­бе подаренную Господом душевную крепость, не будет больше отмахиваться от необходимости мате­ринских молитв. Всем нам, зовущимся родителями, важно понять именно это. Мы многое можем и обя­заны сделать для своих детей. Но и не можем многое, не можем именно по немощи нашей духовной, а ког­да немощь одолевает, необходим врач. Обращаться к врачу не стыдно, ведь он лучше знает, что и как, назначит, пропишет, проследит. А врачевание от ду­ховных недугов сложнее, потому что человек порой не понимает, что болен. Вот и мы, родители, столько лет не понимали, что больны, и детей наших обрекли на духовную хворобу, наследственную, тяжёлую бо­лезнь. Мы оставили детей без своих молитв. Былин­ками на ветру мотало их по жизни, хрупкие их сердца не справлялись в одиночку с кознями демонс­кими, и дети наши терпели мучительные скорби, и озлоблялись их сердца, и черствели чувства, и взращи­вался пышным цветом сорняк эгоизма, самости, всенаплевательства.

Как корим мы их, как мы их упрекаем! Сил не жалели, средств не жалели, а теперь доброе слово только по большим праздникам слышим. Где справедливость? А то и ещё хлёстче: «Куда смотрит Господь?» Жать справедливость не придётся там, где её не сеяли. А Господь всегда смотрит только в одном направлении – в наше измельчавшее без молитв сердце. Призывает, а мы не слышим. Вразумляет, а нам кажется – не нас. Создаёт нам условия, в которых нам легче прозреть, а мы кричим – несправедливо. Сколько пришлось убегать, прятаться от своих материнских «должностных молитв Татьяне, пока не уткнулась она в чёрный проём стены: всё, дальше хода нет, не прошибить стенд Вот тогда только и пришлось признать нехотя, без энтузиазма – надо помолиться. Господь указал путь, Господь Мать Свою Пречистую благословил на помощь всякой земной матери, даже иконой благословил «Воспитание». Как внимательный врач, лекарство разложил перед нами, сказал, как принимать, даже предупредил, что горькое. Осталось только протянуть руку. Но именно это лёгкое движение руки нам не по силам. Потому что мудростью века заземлили мы свои сердца и сердца детей наших тоже.

Православная мать молится перед зачатием ребёнка. молится, когда вынашивает его и когда его рожает. А уж когда явилось на свет чадо долгожданное, толь­ко усиливаются молитвы. Ещё раз вчитаемся в ака­фист иконе «Воспитание»: «Воспитай чад моих любити Тебя от всего сердца и помышления», «Воспитай чад моих творящими добрый плод». Нет, нет, мы не перекладываем на Божию Матерь свои родительские обязанности. Мы просим Её помочь. Именно по мо­литвам материнским, слёзным, рождались многие на­ши святые. Вспомним Сергия Радонежского, три раза прокричавшего во чреве материнском, вспомним Се­рафима Саровского, проносившего всю свою жизнь на груди крест, надетый матерью. А мать оптинского старца Нектария молила Бога не столько об огражде­нии от житейских неудач, сколько от греха, ввергаю­щего душу в вечную погибель. А мать преподобного Симеона Дивногорца, святая Марфа, готовила себя к целомудренной жизни, но ей указано было свыше вступить в брак. И она обещала отдать своё дитя Богу. Когда ей был послан сын, он уже в шесть лет удалился в пустыню и стал подвизаться на Дивной Горе. Эти примеры удивительны, но нас, маловерных, убеждают мало. Давно было, да и святые не чета нам, у них свои законы и принципы. Нет, святые как раз лучшие из нас. Потому и просим мы их в своих молитвах, что они нас поймут, им ведомы наши земные скорби. Но и сегод­няшних примеров много.

Я сама знаю женщину, у ко­торой совсем пропадала дочь. Гуляла, не ночевала неделями дома, пила. Мать её, женщина молодая, кра­сивая, современная, таким терпением запаслась – на зависть многим. Ездила по монастырям, заказывала сорокоусты, по благословению старца отказалась вкушать мясо. И вымолила свою Веронику. Недавно я позвонила по делу к ним домой.

– Мамы нет, она в Дивеево уехала, – сказала Веро­ника. – Я тоже хотела, но у меня экзамены. Завтра в церковь пойду, причаститься надо.

Ничего больше не надо добавлять к этим словам. Они – результат великой материнской молитвы. Не первые века христианства, наш век. На фоне глобаль­ных перемен материнская любовь изменений не пре­терпевает. Она всегда одинаково жертвенна и одина­ково полнокровна. Конечно, молиться перед иконой «Воспитание» лучше, когда ребёнок ещё мал. Но по­скольку наши дети для нас всегда дети, думается, и в зрелом возрасте им не повредит материнская о них забота. Ведь воспитание – процесс постоянный, у него если и есть начало, то уж точно нет конца. Думается, что всем нам, упустившим столько времени, прогуляв­шим столько уроков «в духовных семинариях нашей жизни», только и остаётся сегодня впрягаться в мо­литву и тащить этот тяжёлый rpyз. Детская душа про­сит молитв, душа подростка просит их ещё громче, ду­ша подростка, попавшего в трясину земных бед, её уже требует. А уж человек оступившийся, презревший совесть, в муках смятения уже криком кричит: «Помо­ги!» Матери своей кричит, на кого же ещё ему наде­яться? Вот и выходит: не обойтись нам, матерям, без молитвенного подвига.

А Татьяна нашла хорошего адвоката, продала шу­бу, устроилась ещё на одну работу. Но находит время сходить в храм, а вечером перед сном – почитать ака­фист иконе «Воспитание». А ещё она молится за ту са­мую женщину, позарившуюся на большие деньги и спровадившую её сына в камеру предварительного заключения.

Недавно приезжала в Троице-Сергиеву лавру, мы виделись с ней и немного поговорили. Она спокойна, потому что уповает на помощь Божией Матери, всех матерей Помощницы. Саша пока сидит, ждёт суда. Как-то оно там всё сложится? Но прислал письмо: «Мама, я понял здесь за два месяца больше, чем за всю жизнь. Прости, что мучил тебя. Если можно было бы начать жизнь сначала, я бы жил по-другому».

В том-то и беда, что нельзя начать заново жизнь. Но в том-то и радость, что из прожитой жизни можно извлечь уроки, которые, как горькое лекарство, спа­сут и возвратят силы. Уроки дают учителя. На учите­лей есть методисты. Мы, родители, те самые учителя, а методика была и есть во все времена одна – Божия.

Наталья Сухинина,
"Не продавайте жемчужное ожерелье"
Издательство: ООО "Алавастр", 2010 г.